Серийные убийства в странах Европы. Хроники подлинных уголовных расследований - Алексей Ракитин
Поэтому 16 января 1984 г. прокурор отправился в монастырскую лечебницу, где содержался последний, для его формального допроса. Ротелла имел несколько «домашних заготовок», призванных вывести Меле на честный, заинтересованный разговор, но никакими уликами в своём активе он не располагал – только догадками и личным опытом. Рассчитывая вывести допрашиваемого из себя, «раскачать» его психику, Ротелла в самом начале допроса сказал, что встречался с Наталино Меле, который оказался совершенно непохож на своего юридического отца (т. е. Стефано). Зато молодой человек чертами лица и повадками очень напоминает Сальваторе Винчи. Несмотря на очевидную любому мужчине и отцу оскорбительность сказанного, Стефано Меле остался совершенно равнодушен к этому замечанию, чем немало поразил Ротеллу.
Продолжая допрос, судья потребовал от Стефано Меле, припомнить и назвать поимённо всех соучастников августовского 1968 г. убийства Барбары Лоччи и Антонио Ло Бьянко. Стефано заплакал и заявил, что ничего уже не помнит. Ротелла пригрозил посадить его в тюрьму и никогда больше не выпустить не только на свободу, но даже и в больницу. Меле в ответ вполне здраво заметил, что уже отбыл отмеренный ему срок наказания, а за одно и то же преступление нельзя судить дважды. Допрос принимал всё более динамичный и агрессивный оборот и трудно сказать, чем бы он закончился, если бы внимание Ротеллы не привлёк бумажник Стефано Меле, который оказался перед ним на столе (перед началом допроса охрана судьи провела обыск Меле и все вещи из его карманов сложила перед Ротеллой). В одном из отделений старого, потёртого бумажника, заполненного мелкими деньгами, фотографиями родных и клочками бумаг с расписаниями движения местных автобусов, Ротелла обнаружил странную записку, явно написанную много лет назад, ещё в то время, когда Стефано Меле отбывал наказание.
Её текст гласил: «Наталино сказал о дяде Пьето. Ты должен был назвать имя, лишь когда отмотаешь срок. Как всё было, показала баллистическая экспертиза». Ротелла поинтересовался, о чём эта записка и услышал в ответ, что Стефано этого не знает и написанного не понимает. Ответ был, прямо скажем, в стиле выбранной им тактики поведения. Тогда судья спросил у допрашиваемого, кто же написал ему такое непонятное письмо, которое Меле бережно хранил много лет? Стефано растерялся и, не придумав ничего умнее, признался, что записку написал и передал ему в тюрьму старший брат Джованни. Крайне озадаченный появлением на сцене нового персонажа, судья Ротелла поинтересовался у допрашиваемого, принимал ли участие в убийстве его жены Джованни Меле? Стефано аж затрясся на своём стуле, утверждая, что брат возле кладбища в Ластра-э-Сигна не появлялся вообще и никакого участия в убийстве Барбары Лоччи и Антонио Ло Бьянко не принимал.
Стефано Меле не заметил, как впал в серьёзное противоречие – сначала он утверждал, что не помнил никого из тех, кто вместе с ним убивал жену и её любовника, а потом уверенно заявил, что среди подельников не было брата. Так помнил ли Стефано Меле своих подельников на самом деле или нет? Судья считал, что помнил, и все ссылки на плохую память – не более чем отговорка, маскирующая желание их скрыть.
Ротелла прервал допрос и с середины января 1984 г. занялся отработкой нового и весьма важного, как он считал, следа. С Джованни Меле всё было понятно – тот вполне мог помочь брату разделаться с женой-шлюхой и её любовником, мотив проглядывал, так сказать, железный. Но кто мог скрываться под именем «Пьето»? Ротелла посчитал, что имя этого неизвестного человека умышленно написано неправильно дабы допустить двузначное толкование текста. Имени «Пьето» в итальянском языке нет, зато существуют имена «Пьеро» и «Пьетро». Погибшая Барбара Лоччи имела родного брата по имени Пьетро, но судья Ротелла посчитал, что брат не стал бы участвовать в таком гнусном деле, как убийство собственной сестры, тем более при таких обстоятельствах, при которых данное преступление было совершено. Зато Джованни Меле имел шурина – брата жены – которого звали Пьеро Муччарини. Последний был уже в каком-то смысле знаком Ротелле, поскольку фамилию Муччарини упоминали лица, присутствовавшие на единственном допросе Наталино Лоччи в августе 1968 г. Тогда мальчик сказал, что видел «дядю Пьеро, пекаря», который прятался в тростнике, в стороне от машины с телами убитых. Как было сказано, сам Наталино Лоччи в январе 1984 г. этой детали припомнить уже не смог, но вот прокурор и полицейские, разговаривавшие с мальчиком спустя день после убийства, фамилию «пекаря» запомнили.
Итак, вроде бы всё сходилось. Стефано Меле в августе 1968 г. твёрдо вознамерился покончить с женой, Барбарой Лоччи, изменявшей ему направо и налево, но будущий убийца не имел для этого ни силы воли, ни смелости, ни оружия. Он привлёк к делу родственников, в чьей надёжности не сомневался – брата Джованни и шурина Муччарини. С оружием и автомашиной мог помочь Франческо Винчи, тот слыл за опасного парня и мог раздобыть пистолет. Кроме того, Франческо Винчи мог взять машину своего брата Сальваторе – своей он в тот момент не имел. Кстати, у него же он мог взять и пистолет. Компания, состоявшая, кстати, полностью из сардинцев, принялась следить за Барбарой Лоччи и 21 августа 1968 г. решилась на двойное убийство возле кладбища в районе Ластра-э-Сигна. Стефано Меле действительно мог выбросить пистолет, из которого стрелял в Барбару Лоччи и Антонио Ло Бьянко, в дренажную канаву и покинуть место преступления с сыном на плечах, но кто-то из его подельников этот пистолет мог разыскать и сохранить.
Стефано Меле твёрдо решил отвести подозрения от подельников и принял всю вину на себя. Его стойкости можно было только поаплодировать. Стремясь вывести из-под полицейской проверки Франческо Винчи, он даже оклеветал старшего брата последнего, Сальваторе, заявив первоначально, что именно Сальваторе Винчи отвозил его к кладбищу на своей машине и открыл стрельбу из пистолета. Лишь для того, чтобы произвести последний выстрел, Сальваторе, якобы, передал оружие Стефано Меле. Но на очной ставке в августе 1968 г., как помнит внимательный читатель, Стефано Меле отказался от подобной версии событий и признал, что оклеветал Сальваторе Винчи. Однако даже после этого про Франческо Винчи не упомянул ни словом!
Считая, что правильно понимает внутреннюю логику событий, судья Ротелла заключил, что судьба пистолета может быть известна трём подельникам Стефано Меле по делу 1968 г., а именно – Франческо Винчи, Джованни Меле и Пьеро Муччарини. Дальнейшие действия правоохранительных органов, думается, особых вопросов вызывать не должны – 26 января 1984 г., через 10 дней после допроса Стефано Меле – брат последнего, Джованни, и шурин, Пьеро Муччарини, были арестованы. От прессы факт ареста скрыть не удалось, точно также, как не удалось скрыть связь произведённых арестов с расследованием преступлений «Флорентийского Монстра».
Пресса закипела. Многие детали, важные для понимания связи и последовательности событий, оставались неизвестны журналистам, поэтому заметки в некоторых газетах, теле– и радиоинтервью носили оттенок настоящей умопомрачённости авторов. Так, например, журналистам стало известно, что в машине Джованни Меле полицейские обнаружили скальпель, вогнутый нож для кроя кожи, верёвку и бутыль с дешёвой ароматизированной водой для ополаскивания рук. На основании этих находок журналистами порой делались совершенно невероятные и далеко идущие умозаключения (интересно даже, что бы подумали итальянские журналисты о содержании багажников и салонов значительной части российских автомобилистов, разъезжающих с топориками под сиденьями, битами, ножами и всевозможным огнестрелом?). Оживление в средствах массовой информации всколыхнуло население Тосканы и даже всей Италии, в редакции газет и правоохранительные органы валом повалили всевозможные анонимки и «сигналы с мест». По меньшей мере четверо сумасшедших объявили себя «Монстрами» и разослали в разные инстанции эпистолярные творения, посвящённые убийствам последних лет. Довольно быстро выяснилось, что писания эти имеют мало общего с обстоятельствами реальных преступлений и большей частью выдуманы, но с каждым из самозваных «Монстров» пришлось вести кропотливую работу, дабы убедиться в непричастности очередного тихого идиота к тем деяниям, которые он сам себе приписывал.
Особый фурор в мае
